Опубликовано пользователем Admin
"ВМЕСТО ПЕРЕДОВИЦЫ"
Ниже мы печатаем отзыв скаутмастера Л.Артемьева об "ОПЫТЕ" № 52. Эта статья имела бы свое место в предыдущем номере. К сожалению, она прибыла в то время, когда он был уже в печати. Тихий Дрозд оканчивает свой отзыв следующими словами:- "Любители дискуссии, - "мыслители" найдут в нем много материала. А вот, что касается молодого руководителя, приходится сомневаться..."
К последнему номеру "ОПЫТА" редакция получила несколько интересных отзывов о летних лагерях. В них мы находим не простое повествование об успехах руководителей и ребят, не шаблонное описание "удачного" лагеря. В них есть жизнь, жизнь нашей организации. И в этой жизни мы находим и удачи и трудности, мы находим педагогические приемы, методику воспитания, идеологию, И все это опять-таки приурочено к жизни.
Однако, надежда на то, что за такими статьями или интервью последуют другие, пока не оправдалась, и мы принуждены снова возвратиться к теоретическим писаниям и дискуссиям. Они не бесполезны, но их надо воплотить. А пока взглянем на то, что у нас происходит на Родине. Там постепенно тоже жизнь берет верх над мертвящей материалистической идеологией.
Как говорит герой сатиры Е.И.Шварца - "Тень":
- "С одной стороны - живая жизнь, а с другой - тень. Все мои знания говорят, что тень может победить только на время. Ведь мир-то держится на нас, на людях, которые работают!"
Поставим же себе еще раз вопрос:
- "Мы, российские разведчики, живущие на свободе, окажемся ли мы соучастниками этой победы жизни над тенью или нет, и, что, вернувшись на Родину, мы принесем с собой?"
Бурундук.
ОТЗЫВ ОБ "ОПЫТЕ" № 52
Считаю этот номер одним из лучших. Может быть даже немножко пересыщенным глубокими мыслями. Редактор, Ерш, передавая журнал в другие руки, дал в этом номере наилучшее.Глубокая тематика. Серьезный подход к делу. Смелые, новые мысли. "ОПЫТ" № 52 - еще одна попытка пересмотреть наши позиции:
"Кто мы? Нужна ли наша организация в наше время?"
Как авторы статей, так и читатели, не задумываясь скажут:
"Да, мы русские! И такая организация как ОРЮР необходима!"
Такой вывод сделает посторонний читатель.
Приступая к отзыву о номере 52, я сразу подумал, - не мне писать его. Следовало бы послать по одному экземпляру в редакции русских газет. Особенно этот номер надо предложить прочитать ряду общественных организаций. Темы, затронутые в нем, переходят рамки нашей организации, так как и работа ОРЮР переходит узкие границы детской организации. Как темы, которым посвящен этот "ОПЫТ", так и вся работа ОРЮР касается всей эмиграции. И эмиграция, как таковая, должна ответить на ряд животрепещущих вопросов.
В этом номере неоднократно ставится вопрос: "Быть или не быть?". Но это касается уже не только детской организации ОРЮР, а всей эмиграции как таковой, потому что сегодняшние скауты-подростки, а завтра они будут этой эмиграцией.
Вопросы поставлены четко. Что дает эмиграция молодому поколению? Можно ли в дальнейшем мириться с пассивным отношением большинства? Можно ли обойти молчанием искания самой молодежи? Тут отрицательного ответа быть не может. Здравомыслящий согласится с тем, что надо поддержать молодежь, надо ей помочь в ее борьбе за русские идеалы. И это не только вопрос молодежи - это вопрос дальнейшего существования самой эмиграции.
Вот почему наши искания, наши проблемы так четко поставленные перед читателем в "ОПЫТЕ" № 52, необходимо довести до сведения всей русской общественности, всех организаций, печати, школ, церкви.
Кости брошены. Вызов сделан. А что ответить, как воспримет это русская общественность; для этого и есть зарубежная пресса, которой полагалось бы откликнуться.
Это в общих чертах. Так сказать общее впечатление от прочитанного. Но наряду с этим есть и пожелания. Статья Ерша "К построению методики национального воспитания" /стр. 21 и след./, на мой взгляд, не дает законченных выводов. Она является введением к основной теме. А основная тема еще впереди. Нужны ответы на вопросник. И только получив отклики читателей, можно дать окончательный ответ. Подумайте, как же построить эту методику? "Рецептов нет". "Готовые шаблоны в виде конспекта давят инициативу руководителя". А как же поступить в тех случаях, когда этой инициативы нет?
И, возвращаясь к передовой статье Жука-Вожака, скажем: "Если не ты, то никто!". Да, никто, за нас не разработает этой методики. Этот большой труд все еще впереди.
И еще одно пожелание: по высоте содержания статей, "ОПЫТ" № 52 исключительно удачный. Любители дискуссий - "мыслители", найдут в нем много материала. А вот, что касается молодого руководителя, приходиться сомневаться. Мы сетуем, что молодежь не 'читает "ОПЫТА". Не находят они в нем готовых рецептов, как проводить предстоящий сбор. Поэтому я поддерживаю вполне Дикого Кабана /"В порядке дискуссии", стр. 40-41/ - давайте братцы, составлять программы сборов под копирку.
А пока суть да дело, европейцы, дайте начало в следующем номере. Вашему примеру последуют другие руководители.
Тихий Дрозд.
ДОРОГОЙ БРАТ!
ПОДЕЛИСЬ С НАМИ ТВОИМИ ИДЕЯМИ В " О П Ы Т Е "
ВОПРОСЫ НАЦИОНАЛЬНОГО ВОСПИТАНИЯ
КРУГ "БРАТСТВО" ОТВЕЧАЕТ НА ВОПРОСНИК О НАЦИОНАЛЬНОМ ВОСПИТАНИИ
14-го и 15-го мая в Нормандии состоялся очередной выезд парижского Круга "Братство", на котором обсуждались некоторые пункты вопросника, напечатанного в "ОПЫТЕ" № 52 /на стр. 24/ на тему национального вопроса и национального воспитания. В этой дискуссии, зарегистрированной на ленте, с которой списаны нижеследующие вы держки, участвовали: скм.С.Тарасов, ски.Л.Тарасова, ски.Н.Росс, ски.Н.Жданов, ски.И.Коротков, друж.Н.Короткова и вт.М.Гудков.А - Первый вопрос: "ОРЮР, по своей природе, организация национальная, российская. Что это значит в наших условиях?"
Б - Российская - то же самое, что русская?
В - Это, конечно, понятия совершенно разные. Понятие "русская" ограничивается только русской ветвью, в лице великороссов, белорусов и малороссов, в то время как понятие "российская" включает все народности, входящие в Россию. У нас в ОРЮР это выражено, в частности, существованием калмыцких дружин. Не знаю, существуют ли они еще, но такие отряды существовали, да еще какие!..
Г - Да, но мне кажется, что вопрос совсем не в том, русская мы или российская организация. Вопрос о другом...
А - По-моему, тут все же довольно ясно поставлен вопрос. Наша организация национальная, и, прибавляется, "российская", т.е., в данном случае, речь идет о тех людях, которые принадлежат к российской нации; принадлежат или считают себя принадлежащими.
Б - Что это значит в наших условиях? В наших условиях, это значит, что, несмотря на то, что мы живем на чужой земле, мы стремимся остаться русскими, считаем себя принадлежащими к России,
а не отрываемся от нее. Скажем, даже если мы допустим, что кто-нибудь из нас имеет привязанность к другой стране, все же от России не отрываемся, иначе мы теряем весь смысл нашего существования как ОРЮР. Или тогда ОРЮР не нужен, а нужно что-то другое.
Г - Мне кажется, что на этот вопрос было бы лучше ответить, когда мы ответим на несколько других, потому что он...
Д - Он очень обширный и общий.
Г - Тут интересно просто определить наши нынешние условия.
А - Да, но, помимо этого, ... я думаю, что тут может быть ошибка в том, что было написано "ОРЮР", а не "Организация Российских Юных Разведчиков". Потому что мы все-таки разведчики. Ведь скауты французские себя не считают специально французскими разведчиками. Даже наоборот, скаутизм как таковой, по природе, старается быть интернациональным движением. И я думаю, что тут как раз у нас особенные условия, потому что мы не живем в своей стране, и что для нас самое важное, это - национальное воспитание: как-то сохранить, может быть, иногда возродить в себе это чувство принадлежности к определенной нации, российской нации.
В - Нельзя сказать, что разведчество вообще интернационально. Хоть и культивируется какое-то братство между отдельными скаутскими движениями, каждое по себе, внутри, - национально... Мы отличаемся от них тем, что мы наиболее болезненно воспринимаем этот вопрос. В то время как у французов не нужно стараться быть французами, - они естественно, в школе и везде, уже французы - у нас положение осложняется тем, что мы находимся в иностранном море и оторваны от нашей страны. Поэтому, может быть, мы наш национальный момент на первое место и ставим...
А - Тем не менее, если посмотреть на французских разведчиков, которые живут в своей стране, то условия страны таковы, что они могли бы заняться национальным воспитанием, хотя бы потому, что среди французов много встречается людей, которые, в общем, наплевательски относятся к собственной стране. Однако же они этим вопросом не занимаются. "Скут-де-Франс", например, выдвигают веру, католицизм, и т.д., и этот пункт они углубляют. Хотя он и не чисто скаутский, он все же входит в обще-скаутское воспитание, а у них он как-то особенно выделяется... Если вы почитаете их журналы, даже журналы для руководителей и для витязей, вы увидите, что они о Франции как таковой не говорят.
В - Мне кажется, что, если произойдут какие-то изменения в России и наша Организация развернется там, то она элемент национального воспитания все равно сохранит. Тут я с А. согласен. Это будет воспитание гражданственности, т.е. исполнения долга перед родиной... У ОРЮР останется то, что является нашей существенной задачей: воспитать любовь к родине и дух служения ей. Итак, вот естественный ответ на вопрос: "Что это значит в наших условиях?" Создать такую атмосферу, где бы это ощущение принадлежности к России не было искусственным, а каким-то естественным, органическим, что конечно трудно, но возможно. Мы знаем сколько угодно русских семей, где этот вопрос не ставится, дети совершенно естественно вырастают русскими, чувствуют себя русскими...
Б - До поры до времени.
Г - Я почти не знаю таких семей.
А - Мы теперь, может быть, смогли бы перейти к другому вопросу. Г. предлагал постараться охарактеризовать условия, в которых мы живем.
В - Как и всё, эти условия, конечно, меняются. Вот, в чем дело. То, что было 30 лет назад, было одно, сейчас условия другие...
Г - Какие же теперь условия?
В - Постараемся сначала хотя бы охарактеризовать бывшие условия. ОРЮР создался из разных организаций скаутского типа. Наше поколение... жило в условиях других. Во-первых, все мы учились в русских гимназиях, в русских учебных заведениях, что значительно облегчало вопрос борьбы с денационализацией. Учились по-русски, находились в среде русских товарищей. Во-вторых, наши родители были почти сплошь участниками Белого Движения и выполняли особо заостренный гражданский долг. Чувство служения России было особенно живое. Одним словом, эти условия были гораздо благоприятнее, чем сейчас. После войны нахлынула волна новой эмиграции. Большинство скаутских руководителей сами были на территории России, и эту Россию ощутили очень живо. Поэтому после войны, когда зародился ОРЮР, был огромнейший подъем, и условия для создания единиц, по причине большой скученности эмиграции, были очень благоприятны. Теперь они значительно ухудшились. Во-первых, эмиграция страшно рассеялась по разным местам. Чувство ощущения родины притупилось. Школы русские, за редким исключением, перестали существовать. И можно посмотреть по статистике, как численность организации катастрофически упала за последние 20 лет... А охарактеризовать, какие условия сейчас, я бы попросил более компетентных.
А - Во Франции сейчас, безусловно, эмиграция очень разбросана. Теперь крупных центров осталось лишь два... И, конечно, нам очень трудно вести работу, пока мы не возьмемся вести заочно работу. А до сих пор мы никогда к этому делу по настоящему не подошли. Теперь я думаю, что вопрос об условиях работы можно видеть в другой перспективе, а именно: во Франции можно считать условия работы в какой-то мере благоприятными, потому что французское правительство, французская общественность, никогда не мешали нам вести какую бы то ни было работу...
В - А где нам мешают?
А - Я думаю, что есть страны, где русская организация не так легко может жить... У нас сейчас единицы в Северной Америке, в Австралии, в Аргентине. Что-то, хотя мы не всегда знаем что, там делается. И здесь в Европе, т.е. во Франции и в Германии. Но я думаю, что во многих других странах есть русские, которые никакой работы не ведут, а иногда и не могут вести.
В - Да, ну, что мы можем сказать еще по этому пункту?
Г - Мне кажется, что нам очень трудно говорить о наших условиях вне зависимости от той среды, в которой мы живем, т.е. опять, - той же эмиграции, в целом. Хотя мы отложили сегодня все пункты, которые касаются настроения эмиграции, можно все же на эту тему сказать пару слов. Мне кажется, что сейчас в эмиграции, во всяком случае, в Париже, национальный момент - среди молодежи, во всяком случае, - или совершенно исчез, или очень быстро исчезает. Об этом свидетельствует довольно ясно тот факт, что помимо ОРЮР и, в какой-то степени Витязей, я не вижу вообще сейчас, какие молодежные организации можно считать "национальными". А другие организации вообще больше не ставят на первое место национальные вопросы. Значительная часть молодых руководителей к этому делу подходит, скорее, отрицательно. Так что тут может встать вопрос: созвучно ли наше настроение, как национальной российской организации, общему настроению эмиграции? Не идем ли мы против какой-то волны?
Б - Я думаю, что теперь многие это считают лишним. Русский язык изучают просто так, потому что это может пригодиться...
В - Мне хотелось бы поделиться одним впечатлением. Вот такой маленький рассказ. Ребята вышли в сад поиграть. Они там играют, вопят по-русски. Еще какие-то детишки бегают и на чистейшем русском языке тоже болтают. Ну, естественно, их мамаша подошла и говорит: "Как это приятно услышать русскую речь!"... В разговоре выяснилось, что, действительно, никакой денационализации нет. Дети русские, говорят по-русски, ничего не стыдятся. Но папаша большой советофил... Это еще одно доказательство, что дети и без национальной организации остаются русскими. Национальное воспитание сильно зависит от семьи.
Г - Да, но, может быть, это как раз потому, что у них есть связь с Россией... Бывает еще, что тот факт, говорят ли дома по-русски или не говорят, в каком-то смысле второстепенный; все зависит от атмосферы. У некоторых родителей такой подход: дети должны говорить по-русски до определенного возраста, а то они получают шлепку; а потом, когда начинается естественная реакция детей против родителей, тут получается обратный процесс. Тут опять-таки родители утратили связь с Россией, потому что они остались на каких-то предпосылках, которые не соответствуют современной обстановке.
Д - К тому же, если в семье говорят по-русски, это одно. Но детям нужна и среда ровесников, говорящих по-русски, потому что у них жизнь идет не на нашем родительском уровне, а на своем, детском. Все их впечатления, все их игры, все их переживания детские, все это происходит во французской школе на туземном языке. И у них остается только каркас русского языка и русского воспитания. Я, конечно, утрирую, но такое может случиться.
В - В общем, мы приходим к какому-то ответу на интересно поставленный Г. вопрос, что, может быть, наши идеи, идеи ОРЮР-а, не созвучны эмиграции и, в какой-то степени, идут против течения. Думаю, что нужно просто сказать, что это так и есть.
Д - Мне кажется, что в какой-то мере, чтобы бороться с денационализацией, может быть, следовало бы, как была мысль у ИЧ., завоевать какую-нибудь четверговую школу, чтобы наши руководители преподавали ребятам. Это был бы новый путь! Ведь естественно, что родители скорее пошлют детей в школу, чем в организацию. И тогда можно там создавать какую-то базу.
В - Это совсем другая методика.
Д - Нет, я имею в виду только, чтобы не убавлялась численность разведчиков.
Г - Мне кажется, что думать, будто мы какие-то особые, мы "хорошие", а все остальные "плохие", - абсолютно неудовлетворительный подход к делу. Волей-неволей мы все живем в среде русской эмиграции, и если мы. отречемся от нее, то у нас вообще не будет никакой возможности пополнения. Так что, мне кажется, что нам нужно не обособлять себя, а скорее искать таких ответов, которые могли бы сглаживать углы. Можно также разработать такую "стратегию" подхода к родителям, чтобы, в первую очередь, они не говорили, будто ОРЮР занимается только политикой, как это часто бывает в Париже, и чтобы мы могли им показать на примере разработанной нами методики, почему мы "хорошие", а не "плохие"... В современных условиях нам нужно все же решить, продолжаем ли мы быть "хорошими" и любоваться своими успехами /или отсутствием успехов/, или, должны ли мы все-таки найти какие-то возможности подхода к той среде, в которой мы сейчас живем. Это все же вопрос, который мне кажется важным, и о нем довольно мало приходилось говорить, во всяком случае, в Париже.
А - Мы, как раз сейчас, переходим к другому вопросу. Либо мы его ставим ясно, как он был поставлен в этом вопроснике, либо мы его пока отстраняем... Вопрос следующий /№ 28/: "Постепенная денационализация. Как она у вас происходит, и что вы думаете ей противопоставить?" Мы уже кое-что сказали о том, как она у нас происходит, и, пожалуй, слишком углублять эту сторону вопроса не стоит. Но может быть нам сейчас продолжить дискуссию о том, что мы думаем противопоставить этой постепенной денационализации.
Г - Надо посмотреть сперва, можно ли бороться против денационализации.
В - Вообще, как-то, бороться можно.
Г - Да, и это очень важно. Но перед тем как говорить, что противопоставлять процессу, нужно все-таки знать, в чем он заключается. Иначе не о чем говорить.
В - Проблема денационализации стояла и 30 лет тому назад... Были и такие дети, которые поступали в иностранные организации.
Е - И сейчас некоторые родители считают, что лучше, чтобы ребенок получил бы полноценное воспитание, как человек вообще, без национальности, чем чтобы он пошел в организацию, которая немногочисленна, и в которой работа, может быть, идет так себе; в организацию, которая дает национальное воспитание, тогда как сами родители не совсем хорошо знают, в чем оно заключается и к чему оно нужно.
В - Ну, господа, так нам надо все же решить: нужно ли нам бороться с денационализацией?
Г - Я этот вопрос, во всяком случае, еще лично не решил. Ведь можно считать, что этот процесс слишком сильный, и что мы должны опираться только на те элементы, которые пока еще вне его, и как-то их к себе привлекать... Мы можем считать, что нам нужны только очень немногочисленные, но очень толковые кадры для будущей России, чтобы там создать организацию. А что эмиграция отправляется на тот свет с ускоренной скоростью, это нас не касается. Мне кажется, что этот подход к вопросу очень возможен. Иногда я сам к нему довольно склоняюсь.
Е - Я думаю, что есть два подхода: мы, во-первых, готовим кадры для будущей организации на родине, но мы тоже воспитываем эмигрантских детей в русском духе.
В и Г - Того, кого удается.
Г - Причем это сейчас реальное положение... Мне кажется, что важнее решить, можно ли бороться с денационализацией, чем нужно ли бороться.
Е - То есть, есть ли у нас такая возможность?
Г - Да, это нужно посмотреть.
/Речь дальше идет о некоторых интересных случаях, когда ребята или подростки русского происхождения, но, казалось бы, совершенно офранцузившиеся, попав в Организацию, почувствовали себя русскими или примкнули к нашей работе./
А - Мы сейчас остановились на личных случаях, которые, в процентной норме, все же довольно редки. Я думаю, что нас больше интересует, в плане Организации и, в частности, ее работы во Франции, как сделать, чтобы такие случаи были бы не случайными, а были бы нами, в какой-то мере, вызваны. Не то, что просто человек с неба свалился: "А, как мы рады!", а, чтобы нашим действием мы бы к себе таких людей привлекали. Конечно, мы к себе привлечем только тех людей, которые готовы на это идти, безусловно...
Д - Некоторым надо только дать толчок. А - Толчок-то дать надо; но как его дать?
В - У нас на руководительском совещании был уже об этом разговор. Во-первых, воспитывать в национальном духе ребят может руководитель, сам настроенный национально, видящий в этом смысл и цель своей жизни. Если человек сам не верит в это, он тем более не может передать это младшему поколению. Во-вторых, главное содержание, главный смысл нашей работы - часто мы об этом говорим, но не достаточно это осмысляем - это служение России. Служение России живой, конкретной. Я говорил о том, что разведчик, дойдя до определенного возраста, лет 17-ти, 18-ти, перестал удовлетворяться этой разведческой работой, если он не становится руководителем, и что случаи ухода из Организации в массовом порядке разведчиков, скажем, 20-летнего возраста и раньше были. Вот, доходили до какого-то возраста, и потом ни узлы, ни лагеря не интересовали. Оставались только активные руководители. Теперь, куда уходили эти разведчики? Одни уходили вообще в сторону и для русского дела были потеряны. Другие шли в организации политического порядка, и так было с самого начала русского разведчества. Итак, люди воспитанные в национальном духе искали себе приложения в служении, причем не какой-то сусальной, неизвестной России, а самой живой, конкретной, которая теперь существует. Из этого я выводил, что теперь, когда в Советский Союз едут все кому только ни лень, и туристы, и инженеры, и переводчики, следовало бы, - это я ставил вопрос - следовало бы подумать, почему нам, имеющим заграничные паспорта, не испытать это ощущение живой России, именно не советской России, не коммунистической России, а живой России, которую составляет 90 % населения. Я задал такой вопрос, и из этого завелась целая дискуссия... Вопрос о контакте с живой Россией не обязательно вопрос политического характера. Важно, ощутить живую Россию, верующих в России, встретиться с молодежью, настроенной далеко не коммунистически, вообще, - почувствовать, что ты русский. Просто, я это предложил, как один из конкретных, реальных методов. Если утерять эту живую связь с Россией, то все становится как-то пресным... В общем, ни к чему это не приложишь и неизвестно зачем.
А - Мне хотелось бы обратить внимание на два пункта. Во-первых, то, что Ты говоришь, касается руководителей...
В - Ну, да.
А - Нельзя призывать ребят, т.е. в данном случае даже не ребят, а родителей, оплатить поездку в Россию.
В - Конечно, 12-летнего мальчишку, нет.
Д - Но ведь есть поездки со школами.
А - Ну да, есть, конечно, поездки со школами, но дети увидят только то, что им покажут. Это первый пункт. А во-вторых, ты сам говорил, что руководители прочие организаций русской молодежи ездили в Россию, однако они вернулись сюда, и из-за этого свой образ жизни, свой образ работы с ребятами не переменили, за редким исключением. И никто из них, почувствовав эту живую связь, и зная все-таки, что ОРЮР старается поддерживать эту живую связь, не примкнул к нам. Я этого специально даже и не ожидал, но могло ведь случиться! Опять-таки, конечно, поездки могут быть полезны, но я думаю, что этого недостаточно, чтобы ответить на тот вопрос, который был поставлен: "Как мы можем противостоять денационализации?".
В - Нет, это косвенный ответ. Скажем, если руководители ОРЮР сами персонально будут иметь это ощущение живой России и, например, посетили Загорск, встретились там с верующими людьми, встречались с молодыми писателями и ощутили, что Россия действительно жива, я Тебя уверяю, что они возвращаются как-то внутренне утвердившимися людьми... Это конечно не ответ на то, как нам прямо бороться с денационализацией молодежи, но это дает ответ на то, какова может быть наша форма служения России... Конечно, здесь есть масса рогаток, масса подводных камней.
А - Я думаю именно, что не надо закрывать глаза на все эти подводные камни. В частности, не надо забывать, что мы организация молодежи, а не руководителей. Мы организация молодежи, и как посмотрят наши парижские эмигранты на молодого человека, который побывал в России...
В - Почти в каждой семье кто-то побывал в России...
А - Да, конечно, ...ездил ...ездил, но сколько из них, опять-таки, там видели то, что им...
В - Дело в том, что самый окончательный балбес там увидит настоящую Россию!
Д - И теперь всякие ездят, и это уже начинает быть довольно нормальным явлением среди эмигрантов.
Д - Поедет какой-нибудь руководитель. Он не обязан это разглашать. Главное - для него же, думаю, чтобы он ощутил, что бы он воспринял, чтобы он мог передать что-то. Это вспомогательный импульс, чтобы оживить национальное воспитание. Ведь нужно все-таки, чтобы для ребят это национальное воспитание не было бы скучным.
Г - Чем руководитель может оживить национальное воспитание после поездки?
В - Рассказом, как он встретился с мальчишками там.
Д - Я думаю, что это должно, в какой-то степени, помочь.
В - Не знаю, о русских не слыхал, а иностранцы попадали в пионерские лагеря, там разговаривали с руководителями, с чудными ребятами.
Е - Но эмигранты тоже попадали в пионерские лагеря и возвращались с красным платком!
Ж - Да, можно поехать в Россию и ничего не увидеть, только...
В - Ну да, это фантазия, то, что я говорю, а вы начинаете обсуждать конкретно такой вопрос. Но это одна из реальных возможностей контакта с живой Россией...
Е - У меня впечатление, что все крутится вокруг связи с живой Россией. В общем, вопрос в этом.
Г - Да, но, во всяком случае, если руководитель и поедет в Россию, мы не можем из этого сделать предмет программы курсов, или что-нибудь такое...
Г - ...Вопрос в том, что мы должны найти какую-то методику воспитания. Конечно, поездки в Россию важны, но это не совсем касается темы.
Е - Мне кажется, что когда мы говорим про поездку в Россию, это - как связь.
Е - Когда у руководителя будет настоящая связь каким-либо путем, с живой Россией, у него будет возможность воспитать детей в настоящем русском духе.
Г - Нет, я не считаю.
А - Мы все же возвращаемся теперь к мысли В. Он говорил, что надо, чтобы руководитель сам верил. И этот пункт сходится со вторым пунктом вопросника, где сказано: "Как мы, руководители, сами себя определяем в национальной плоскости? Как это отражается в нашей повседневной жизни в туземной среде?". Я боюсь, что если мы этого вопроса не решим, не обсудим, то нам будет трудно приступать к методике.
Г - В общем, что же это значит, я не совсем понимаю вопрос.
А - Речь идет о нашем личном отношении к национальному вопросу.
А - Я думаю, что этот вопрос сводится к тому: кто мы? кем мы себя считаем? - русскими, полурусскими, совсем не русскими?
В - Что заставляет BE. себя считать русским? Не знаю. Может быть, то, что он знает 250 русских песен, играет их на балалайке, ходит в национальном костюме и страшно этим гордится...
Г - Ну да, но...
В - У каждого есть свое, но это есть, что-то... Все-таки он русский парень? - Русский парень! Поехал в Россию, вернулся оттуда и нашел, что он там не чужой, а свой...
Б - А вот я не уверена, что если бы я поехала в Россию, я бы себя почувствовала своей.
В - А я склонен думать, что за редким исключением, наш молодой руководитель не почувствовал бы себя там чужим.
Е - Я думаю, что руководители надеются на это, но не уверены. И, главным образом, мы сомневаемся не в том, почувствуем ли мы себя в России русскими, а в том, почувствуют ли другие, что мы русские.
А - Мне кажется, что это важно. Если мы сами не ощущаем себя русскими и сами не верим в необходимость национального воспитания, то, конечно, очень трудно этим воспитанием заниматься. И очень трудно достигать каких-то успехов.
В - Иностранцы, которые оттуда возвращаются, получают такое стремление к России и так увлекаются всем русским...
А - Да, но вот тут как раз, по-моему, надо различать две вещи. Ты только что говорил о русских песнях, о балалайке. Я думаю, что можно отлично играть на балалайке, знать не 250 песен, а 500 или 1000 песен, и абсолютно не быть русским. И вот, в частности, все эти иностранцы, которые восхищаются русской музыкой, хором красной армии, и т.д.., также интересуются нашим искусством как американским джазом или твистом или чем-нибудь вроде этого. Это экзотика! Но это не подлинная любовь к России. И тут-то и нам трудно, может быть, иногда знать, где точно наше место. Конечно, но мы все это любим. Мы любим русское пение, русскую музыку, искусство и т.д., но почему нам это дорого? Пoтoмy чтo это что-то особенное, или потому что мы русские и мы себя считаем таковыми? И, по моему, я тут в какой-то мере отвечаю за всех, за всех молодых, во всяком случае, нашему поколению очень трудно определить, в какой мере мы русские и в какой мере мы не русские. Может быть, поэтому за нашим вопросом № 2 последовало молчание.
В - И будет становится все труднее.
А - Boзмoжнo вce труднее и труднее. Для некоторых вопрос ясен:
некоторые отбрасывают систематически все, что русское; другие, в частности те, которые носят в душе красный флаг, - мы о них вспоминали - для них вопрос тоже ясен. А для нас он бывает иногда очень туманным.
К - Ты не думаешь, что есть еще третья категория людей, которые считают, что мы русские и живем во Франции по ошибке?
В - Временно.
А - Я думаю, что среди людей нашего поколения мало кто думает, что он живет здесь по ошибке.
А - Даже если кто так думает, то это не очень объективно, потому что в нас есть много французского.
Г - Да, конечно. Хотя бы потому, что у наших родителей не всегда была подлинная русскость.
А - Для них тоже русскость часто заключалась в гитаре, куличах и пасхе и...
Б - Самоваре и березке.
В - Без всякого ощущения гражданства.
А - Вот именно. Из этого вытекает другой вопрос, что людям, которые политически себя определили и имеют определенное служение, все становится яснее.
В - И для тех, кто борется за освобождение России, и для советофилов.
А - Схематически это так
А - Схематически это так.
/ Дальше идет речь об одном советофиле, который, можно предполагать, нашел в увлечении современной Россией и ее строем возможность конкретного применения своей русскости./
А - Мы сейчас приходим к тому, что должна быть какая-то причина считать себя русским. Один себя считает русским, потому что он более или менее склонен к советскому строю или как-то свою русскость применил в этом, другой себя считает русским, потому что он хочет, чтобы в России режим переменился, не только хочет теоретически, а на деле, политически, старается эту идею воплотить, и, посреди этого вот...
В - ОРЮР... и ни туды и ни сюды!
А - Какая наша причина, почему мы стремимся быть русскими? Я ставлю вопрос открыто, потому что считаю необходимым, чтобы на него ясно ответили.
Г - Мне кажется, что тут довольно ясный ответ, что дело в том, что мы скаутская организация и наша цель - быть скаутской организацией тут, временно, и когда-нибудь возродить скаутское движение в России. Это тоже является целью, такой же актуальной, как свергнуть советскую власть, или стать советским патриотом. В конечном итоге, вce скаутское мировоззрение стоит любой политической системы. И его возрождение в России и его развитие тут является уже целью, которая стоит этих двух целей. И это вполне может соответствовать стремлениям многих из нас. И, причем, без всякой политики и без всякого политического самоопределения. Конечно, тут есть опасность переключиться на такое положение, какое было в НОРС-е, т.е. подальше от греха и ничего. Но, с другой стороны, при умеренном подходе к этой точке зрения, мне кажется, что можно найти себя в этом служении России, которое есть служение и России и вере, что-то более полное, чем просто национальное.
В - Я тебе только задам один вопрос. Я совершенно согласен с тем, что ты говоришь, только ты видишь это служение, скажем, в устроении скаутской организации в России в будущем, а сейчас чем же ты живешь?
Е - Тем же самым, построением скаутской организации в будущем; мы должны делать все, что мы можем, чтобы передать и развить...
В - Ну, я понимаю, но ты же не будешь с 12-летними ребятами вырабатывать планы, как вы будете проводить сборы в будущей России...
Г - А представь себе, что это как раз одна из моих целей, с 12-летними ребятами.
В - А чудно!
Следует длинный экскурс, чтобы уточнить, что, хотя мы и разведческая организация, мы не можем говорить, что "мы не занимаемся никакой политикой", "сам факт эмиграции есть политический акт", потому, может быть, мы и нарываемся на трудности с родителями, когда мы хотим воспитать детей - русскими. Это побуждает Г. сделать следующее предложение./
Г - Причем мне сейчас пришла одна мысль. Что, если, например, во всех тех местах нашей программы, где мы пишем "национальное воспитание" мы бы это слово заменили словом "гражданское воспитание"?
А - Трудно, по-моему, употребить термин "гражданское воспитание", потому что мы не граждане той страны...
Г - Но мы ими будем. Гражданское воспитание, как таковое, с ребятами во Франции вообще не проводится. Если у них были бы вообще какие-то предпосылки гражданственности, то им было бы, может быть, легче принять национальное воспитание и его активно применить к чему-то, это не был бы фольклор.
Д - Я бы сказала, что эта мысль Г. скорее в порядке округления углов, как ты говорил в начале... Если ребенок будет знать, что такое гражданственность, тогда он в какой-то момент будет сам определяться: будет ли он русским или станет он гражданином страны, в которой он живет. Но он будет все же воспитан хорошим гражданином.
А - Третий вопрос: "Считаешь ли ты себя гражданином той страны, в которой ты живешь? Как это отражается на твоем национальном самовоспитании?".
/Дискуссия развивается с трудом вокруг темы лояльности, благодарности и даже чувства близости по отношению страны, в которой мы живем, и, для большинства из нас, в которой мы были воспитаны. Однако трудно сочетать оба момента: служение России и конкретное осуществление чувства солидарности с жителями этой страны. Тут ставится вопрос иерархии ценностей./
А - Может быть, перейдем к пункту № 4: "Как ты воспитываешь или собираешься воспитывать своих собственных детей с точки зрения развития в них русского самосознания?".
В - Мне кажется, что большую роль в вопросе воспитания детей играет создание в них привычек к каким-то русским обычаям, и это в самом раннем возрасте...
Б - Единственно, что надо это делать с толком, так, чтобы не осталось только это потом...
Д - С некоторыми разъяснениями, которые потребуют дальнейших разъяснений и т.д...
Б - Чтобы они почувствовали, что за этим еще есть другое.
В - Нужно, именно, создать какую-то атмосферу, в которой легче потом с ребенком говорить о России.
А - Но я думаю, что одной атмосферы не хватает. Вот взять, например, условия в провинции. Можно создать такую атмосферу. Но ребенок в какой-то момент поставит вопрос: "Почему вы меня
воспитали русским? Посмотрите на детей, которые живут вокруг меня, и у которых русские родители. Они все говорят по-французски. Почему вы меня воспитали русским? Чему это соответствует?". Поэтому, этот вопрос традиций и культуры, в очень широком смысле слова, не решает проблемы до конца. И французы могут с этим соприкоснуться и очень этим заинтересоваться. У нас есть друзья французы, которые с большим удовольствием лопают кулич, когда они после Пасхи у нас бывают. И уже нас спрашивали в этом году, потому что мы их испекли с опозданием: "А что, в этом году вы не будете печь куличей?". Так что, этим можно любого заинтересовать. Важно другое, важно для ребенка, чтобы была среда, чтобы он вращался среди других детей, которые воспитаны в том же духе. А то я боюсь, что вопрос будет очень искусственно разрешен.
В - Так, ты говоришь, этого не достаточно. А если это просто не делается: куличи не пекутся - это не важно, лампадка не вешается, потому что приходят соседи, а это неудобно, не культурно;
если вместо того, чтобы пойти на пасхальные службы - ты понимаешь, у тебя свободные дни - ты едешь, скажем, на дачу... Если вообще нету никаких этих элементов, то тогда совсем паршиво. Понимаешь! Это не все, но у нас часто и на это не обращают должного внимания.
А - У меня как раз впечатление, что на элементарные вещи у нас много обращают внимания. Поэтому я немного опасаюсь фольклора.
Д - Насчет среды я с Тобой согласна. Хотя бы потому, что вот очень яркий пример: помнишь, сын О., который не хотел носить креста, потому что никто не носил креста. Как только он приехал в лагерь, он увидел, что есть другие дети, которые носят крест, и он его надел. Так что, безусловно, среда очень важный фактор.
/Дальше даются примеры, подтверждающие необходимость влияния среды, и даже личные примеры; участники дискуссии вспоминают, как им было легче дружить с иностранцами, чем с французами, потому что с ними было что-то общее - оторванность от родины. Из этого вытекает, что разведчество со своими сборами и лагерями может дать детям, оторванным от русской среды, очень много./
В - То, что получает ребенок дома, это сейчас база. Раньше когда была большая Организация, бывало так, что дома одно, а в Организации совсем другое. Сейчас удельный вес влияния семьи страшно вырос.
А - Он вырос, но семья может дать только первый толчок...
Г - Он необходим.
А - Да, он необходим, но...
В - Дать толчок и отпустить...
А - Перейдем теперь к пункту № 13. Он, по-моему, прямо вытекает из дискуссии: "Что должно давать разведчество? Что оно действительно дает? Что можно давать, и при каких условиях?". Конечно именно в плане национального воспитания.
Б - Во-первых, уже среду...
В - Причем, чем больше она будет, тем лучше.
Г - Мне кажется, что тут большая опасность, так как, ища количества, мы иногда попадаем на одного ребенка из 10-ти, который не подходит к группе остальных и может скорее помешать в работе с девятью другими, чем если бы было вообще только трое или четверо ребят.
В - Нет, я говорю о качественности. Если у тебя теоретически 40 человек действительно ощущающих себя русскими, говорящих по-русски, они создают атмосферу, в которой каждый находит нужную поддержку.
А - О среде мы уже говорили, но я думаю все-таки, что эти вопросы подразумевают что-то еще более детальное: что разведчество дает и что может давать. Значит уже в какой-то мере нужно строить планы на будущее.
В - О национальном воспитании все сказано, что мы можем еще больше...
Г - Мне кажется, что тут нужно подойти принципиально. Мы говорили о домашнем воспитании, скажем до 8-ми или 10-ти лет. А в разведческой среде мы стараемся создать такой процесс, чтобы ребенок осознал этот национальный вопрос. И как раз наша методика должна применяться с тактом, чтобы ему дать возможность это осознать и взять это на себя, каким-то актом восприятия этого всего; восприятия не извне, не из-за того, что это ему навязывают, а потому что он сам увидел, что это лучше, что это ему подходит. И мое мнение, что тут надо очень остерегаться того, чтобы не насиловать волю или момент выбора разведчиков, чтобы единственная вещь, сделанная нами была бы: дать парнишкам возможность, при помощи тех элементов, которые мы могли им дать, самостоятельно сделать выбор. Потому что, если ребенок знает, что он должен вызубрить определенное количество страниц русской истории, чтобы получить разряд или специальность, то это еще не значит, что он станет русским, хотя он и будет зубрить историю и, может быть, будет ее знать. И мы как раз сейчас в парижской группе стараемся понемножку к этому моменту подойти.
В - ... По этому поводу хочется вспомнить, как наш руководитель К.С. нам мальчишкам в 11-ти-, 12-ти-, 13-тилетнем возрасте рассказывал увлекательнейшим образом историю, какие-нибудь Суворовские походы; причем он это делал так, что глаза загорались, и как-то внутри рождалась гордость за то, что ты русского происхождения ... И если бы нам удалось в таком виде эту историю ребятам преподносить, это был бы сильный элемент национального воспитания...
А - Мы тут как раз выходим на совсем другую плоскость. Я бы сказал, что-то, что Ты говоришь, в какой-то мере противоположно всякой методике. Потому что, когда мы говорим о "методике" национального воспитания, мы ставим, во-первых, перед собой факт, что происходит денационализация, что с ней надо бороться, и мы ищем методов как с ней бороться. Но я боюсь, что когда мы ищем методов, может быть некая опасность: найти какие-то приемы, чтобы любой руководитель, любой человек, мог бы собрать ребят и хоп, хоп, давай, раз, два и преподнес живо и интересно, и т.д...
Д - Это невозможно!
А - Это невозможно. Все-таки на первом плане стоит личность руководителя. Один руководитель может рассказать русскую историю увлекательно даже никогда не живши в России, не бывав в России, а другой, который, может быть, был сам в России, и видел, и слышал, может рассказать скучнейшим образом ее историю, или даже то, что он видел, даже факты.
В - Да.
А - И тут становится вопрос: мы говорим о методике, а методика связана с человеком.
Г - Мне кажется, что как раз в линии того, что Ты сказал, русская история может быть таким же предметом национального воспитания как узлы, или как природоведение, или как любой предмет нашей программы. Ведь знания и воспитание - это два совсем разных вопроса. И что, конечно, на первом плане стоит личность руководителя, это совершенно ясно. Если ребенок увидит, что его руководитель в какой-то степени проявляет свою русскость, так, что он может это понять и к этому примкнуть - он эту русскость проявляет и когда он говорит об истории и когда он говорит о природе и т.д., и даже не говоря о русской природе, а вообще во всем своем поведении, руководитель занимается национальным воспитанием без остановки. Если он проведет увлекательную беседу о Суворове и после этого парнишка слышит, что, вернувшись в палатку, он с другим руководителем говорит по-французски, то вся польза от беседы пропадает...
А - Вот! И я думаю, что это ответ на вопрос, что должно давать разведчество. Разведчество должно давать пример, т.е. надо было бы сказать точнее: руководители должны давать ребятам пример, они должны их увлекать собственным интересом, собственным горением. Если этого интереса, этого горения нет, так тогда ребята не пойдут. И я думаю, если никто не хочет прибавить чего-нибудь относительно этого пункта, можно сразу перейти к вопросу № 14:
"Как осуществляется национальное самовоспитание руководительского кадра?". И за этим пунктом последует другой /№ 22/, который с ним связан: "Как обеспечивается связь с современной Россией?".
/Дискуссия возвращается к вопросу "преподавания" /в этимологическом смысле слова/ русской истории. Д. предлагает читать ребятам живые исторические романы, но, по мнению Г. и Е., в наших условиях ребята не способны понять язык, на котором они написаны, и тогда им опять-таки нужно их пересказывать, в чем теряется интерес. А. предлагает делать упор на историю русского народа, быта, тогда как история, которая преподносится в учебниках, освещает, главным образом, военные и политические события. Надо дать почувствовать дух народа. Е. опасается, что некоторые руководители считают, что наша задача заменить отсутствие русских школ и, что они стараются пройти от корки до корки всю программу истории. Дальше Д., Г. и Е. настаивают на возможности использования песен /напр. "Эй, ухнем": история бурлаков; одновременно можно учить ребят вязать узлы, так как бурлаки тащили баржи канатами/ или использования игр, если их преподнести при помощи интересной легенды из русской истории. В. характеризует этот новый подход к работе, сравнивая его с цикловой игрой для волчат, как "национальный соус в разведческой практике". А. напоминает, что, в принципе, для этого и существует наименование лагеря и к нему подобранная лагерная песня, чтобы вокруг этой темы велась вся работа. После этих высказываний участники дискуссии приступают к обсуждению вопросов № 14 и № 22.
В - Вот тут кое-что по этому поводу было сказано Г., что ежели руководитель самым увлекательнейшим образом рассказал о русской истории, а потом идет в штаб-палатку и начинает с другим руководителем говорить по-французски, то это ересь. И надо сказать, что еще у нас в этом отношении благополучнее, чем в других юношеских организациях.
А - Мы сейчас отклоняемся от вопроса. Речь идет о самовоспитании, т.е. о приобретении нового. То, что мы уже имеем, это хорошо. Но не будем заниматься самохвальством и говорить; что мы лучше других; а подумаем о том, что нам делать, чтобы совершенствоваться. Вопрос надо поставить так: Что мы делаем, что каждый из нас делает, для того, чтобы усовершенствоваться и воспитываться в национальном духе?".
Д - Если мы себя чувствуем потенциальными русскими гражданами, то мы, руководители, можем интересоваться поближе всем тем, что происходит в России, хотя бы даже из газет, из литературы, из того, что происходит в мире искусства, и, вообще, не бояться прочесть ну, скажем, даже неудачный роман, но который сейчас был написан. Это уже должно что-то нам дать...
Б - Уж сам язык важен...
Д - И сам язык важен, и это нам даст понять эволюцию на родине, про которую мы плохо знаем...
Д - Всегда проскальзывает быт, всегда проскальзывают какие-то очень интересные детали, напр. об общежитиях, о молодежи, какая у нее тематика разговоров.
Г - Всего не прочесть, это занимает слишком много времени. Было бы самое простое писать об этом какие-нибудь заметки в "Опыте".
/Дальше каждый конкретно обрисовывает, какими путями он старается быть в курсе русской действительности: называются радио, театр, кинофильмы, пресса иностранная, советская и эмигрантская и живой контакт с людьми побывавшими в России./
А - Перейдем теперь к следующему вопросу /№ 25/: "Как осуществляется конкретное служение России витязями и руководителями?".
/Помимо нашего повседневного служения в ОРЮР, Г. делает одно конкретное предложение./
Г - Есть одна область, и она огромная, которая нам меньше всего нравится, потому что она ощутимых результатов не дает. Это свидетельство в иностранной среде, о том, что есть Россия, что мы русские, и что в России не только коммунисты. Это может абсолютно заполнить работу витязей. Я себе вполне представляю круг, цель и все усилия которого были бы направлены только на это, конечно при наличии усиленной документации о том, что происходит в России.
А - Теперь перейдем к пункту № 26: "Актуальны ли у вас следующие вопросы и темы: русский и советским; бессмысленность, ненужность, вредность национального воспитания; при национальном воспитании у ребенка происходит раздвоение личности; мы России не нужны и строим лишь себе иллюзии в искусственно нами же самими созданном эмигрантском мире".
Г - Может быть, остановиться на последнем разделе этого вопроса?
А - Т.е., "мы России не нужны...
В - Я самым категорическим образом могу заявить, что мы России нужны! Это мое ощущение...
Е - Да, это ощущение у Тебя, но, может быть...
В - ... без этого ощущения живой России, ты этого никогда не сможешь сказать.. Мы нужны России самым конкретным образом. Молодые люди в России невероятно рады узнать, что они не одни и что заграницей имеются люди свободно мыслящие, которые с ними солидарны, и которые свои люди. Это их окрыляет. Здесь у меня нет никаких сомнений.
Г - Да, у Тебя есть ощущение и т.д., но важно, чтобы каждый из нас себе этот вопрос поставил и его разрешил...
В - Я бы сформулировал этот вопрос так: если у нас не будет живой связи, живого ощущения России, то мы сами себя делаем России не нужными.
А - Можно чувствовать себя близкими России, ощущать все это очень глубоко, однако может тоже случиться, что, когда в России режим переменится, и мы захотим туда поехать, нас отбросят.
В - Если мы будем посторонними наблюдателями и будем ждать когда нас позовут, то мы сами себя сделаем такими. Факт тот, что если там будет перемена, то каждый руководитель ОРЮР-а будет на вес золота, с нашими знаниями, с нашей методикой... Но и даже до этого мы, безусловно, нужны.
Г - Причем этот вопрос можно перевернуть: мы ли России нужны или Россия нам нужна? Ведь можно тоже так ответить: так как мне Россия нужна, то я туда поеду. Или я туда поеду, потому что я нужен России.
В - И, вероятно, России нужны те люди, которым нужна Россия.
Г - Да, но это ничего не доказывает. Тут просто два аспекта проблемы. А тот факт, напр., что мне Россия нужна, вполне оправдывает тот факт, что я туда поеду. Так что, тут есть смысл жить даже в этом эмигрантском мирке...
А - Однако, часто приходится слышать в эмиграции: вот ты вернешься в Россию и там тебе скажут: мы страдали 50 лет, а может быть еще дольше, а ты жил спокойненько, там, во Франции, в Америке, в Австралии, хорошо зарабатывал, катался на машине, имел холодильник, и т.д.
В - И палец о палец не ударил, чтобы нам помочь...
А - И даже если ударил. А когда ты вернешься в Россию и скажешь, что ты занимался, предположим, в течение 5-ти лет отрядом русских разведчиков, на тебя посмотрят...
В - Тебе скажут: вот, пожалуйста, у нас здесь куча беспризорных, так бери их пожалуйста, организовывай...
А - Ну да, возможно... Но ты мог заниматься разведчиками и быть инженером. Твоя профессия - инженер, а не воспитатель.
В - Так тебя в этом никто не упрекнет. Те люди тоже будут инженерами, у них тоже дома, тоже дети, и они тоже интересуются холодильниками.
Г - Тут вопрос в том: мы нужны России, если мы можем ей что-то дать. И что мы можем ей дать в кадре ОРЮР - это методику воспитания.
/За этим следует дискуссия о вопросе "раздвоения личности", в которой высказывается мысль, что у ребенка в какой-то момент, безусловно, становится вопрос выбора, русский он или нет, и что наша задача ему помочь в этом разобраться, но никак не путем насилования его личности./
А - Ну, приступим к последнему вопросу /№ 30/: "Как вы себе представляете дальнейшую судьбу и функцию эмиграции?".
В - Эмиграция, увы, умирает. Численно уменьшается, силы ее все слабеют, и сколько она выдержит - неизвестно. Но с другой стороны процессы в России тоже идут, положение сильно меняется. И если хоть что-то доживет в эмиграции и будет нужно России, то это будет хорошо. В этом смысле мы должны существовать сколько выдержим, но держаться, по-моему, надо...
/С этим заключением соглашаются все присутствующие./
ДОРОГИЕ СЕСТРЫ И БРАТЬЯ !
А КАК ВЫ ОТВЕТИЛИ НА ВОПРОСНИК О НАЦИОНАЛЬНОМ ВОСПИТАНИИ?
НА РОДИНЕ
ВЫДЕРЖКИ ИЗ КНИГИ "ЛЕТО МОСКОВСКОЕ 1964 ГОДА" МИХАЙЛО МИХАЙЛОВА
Под названием "Лето московское 1964 года" молодой югославский литературовед, ассистент университета города Задар /в Хорватии/, Михайло Михайлов, описал свои наблюдения о жизни в СССР, а, главное, передал сущность своих бесед со многими людьми, и, в частности, с современными писателями, во время своего месячного пребывания в СССР летом 1964 года.За свою откровенность он был осужден личным выступлением Тито, арестован и приговорен к девяти месяцам заключения, под предлогом клеветы на дружественное государство. Его книга была запрещена, и литературный журнал "Дело", в котором была напечатана вторая ее часть /он же выпустил и первую/ конфискован. Третья часть вообще не увидала света в югославской печати, но была списана от руки. С тех пор вся книга была опубликована на Западе на нескольких языках, в том числе и на русском.
Мы печатаем ниже несколько выдержек из этого ценного документа и в частности то, что касается молодежи.
Ред.
"Прежде всего - ничто не похоже на то, что ожидает и представляет себе человек, читающий и западную и советскую печать.
На улице стоят большие цистерны, из которых разливают русский национальный напиток - квас. На каждом углу - автоматы с газированной водой...
В каждом квартале - амбулатория для вытрезвления пьяных - "вытрезвитель". Вечером пьяные встречаются часто. Днем подходят трезвые, просят закурить. Очевидно, здесь это принято...
На окраинах города ночью опасно выйти на улицу, несмотря на многочисленные патрули своеобразной народной охраны - "дружинников".
На каждом углу справочный киоск. Шампанское продают в разлив и можно пить у стойки.
Но люди в отношениях друг с другом невероятно грубы. Сядете в ресторане за свободный стол, а официант заорет: "Разве не видите, что вот тот там не полностью занят, что вы, ослепли!". То же самое в лавках, в автобусах, в трамваях. Правда, не по отношению к иностранцам.
Метрополитен "имени Ленина", Центральная библиотека "имени Ленина" и даже Московский "ордена Ленина" - цирк! Чудно, как люди не замечают: то, что часто, слишком часто повторяется, теряет всякое значение...
А перед мавзолеем Ленина на Красной площади - огромная очередь, между прочим, созданная искусственно. Дело в том, что мавзолей открыт только с 11-ти до 14-ти часов, и то не каждый день. Принимая во внимание шестимиллионное население Москвы и бесконечные делегации из провинции, неудивительно, что в течение этих коротких часов скапливается большая очередь...
В Москве сегодня сорок действующих церквей. Они переполнены, трудно протолкаться! Посещают их главным образом пожилые мужчины и женщины, есть и девушки.
Московский государственный университет... Грандиозное здание на Ленинских горах. На самом деле никаких гор нет. Местность просто немного возвышается над центральной частью Москвы. Университет - достойный памятник периоду "культа"... Нефункциональный мамонт...
...Студенты ничем не отличаются от югославских. Разница лишь в том, что они работают не разносчиками молока, а кочегарами и ночными сторожами... Встречается большое количество черных и азиатов. Отношения с черными натянуты, в особенности после негритянской демонстрации на Красной площади прошлой зимой.
Студенты - несмотря на то, что им постоянно угрожают ссылкой на годик-другой, в так называемые трудовые лагеря - почти ничего не боятся. Открыто дискутируют обо всем, без страха критикуют недостатки в своей стране. Правда - еще до сих пор существует некоторая взаимная подозрительность... Но все они оптимисты и все считают, что жизнь в стране с каждым днем становится лучше и свободнее. Удивило меня и то, что никто не обращает внимания на группки, распевающие на ступенях лестниц во весь голос тюремные и концлагерные песни. Через иностранных студентов, - а их в МГУ около тысячи, - поступает иностранная периодическая печать, книги и пластинки, так что нет больше Прежней строгой изоляции... Студенты, как всегда и везде, являются авангардом всего нового.
Я встретил молодых и неизвестных поэтов, обожающих Андрея Белого, который до сих пор не переиздается, почитателей абстракций Малевича, говорил со студентами хорошо знакомыми с Кафкой... Одного лишь я не встречал среди студентов МГУ - я не встретил ни одного последователя догматического реализма.
У Гудзия /академик, профессор Московского университета, специалист по истории русской литературы/ я также впервые увидел известную монографию Наталии Кодрянской о Ремизове... Это только подтверждает мое утверждение о том, что современные русские критики и историки внимательно следят за эмигрантской литературой и в один прекрасный день начнут много о ней писать.
Загорск... Внутри самой лавры несколько зданий занимает Государственный антирелигиозный музей. В лавру приходят люди за несколько сот километров, и ее церкви всегда переполнены. Приезжают сюда и иностранцы. И именно антирелигиозный музей в гнезде церквей символизирует отношение власти к религии.
Конечно, существование музея, демонстративно бросающегося в глаза в атмосфере лавры, ни в коем случае не способствует обращению непросвещенных верующих в атеистов. Наоборот. Музей приводит в недоумение, вызывает возмущение...
Советские газеты полны антирелигиозных статей, памфлетов, воззваний... Баптисты множатся, и ежедневно открываются новые очаги секты, причем главным образом в рабочей среде. Конечно, в подобных ситуациях, любое насилие только усиливает секты...
Психология "гомо советикуса"... Первой характерной чертой "гомо советикуса" является одобрение и принятие любого решения руководства. Причем, искреннее одобрение. Второй - наивное и неосознанное иезуитство того типа, как его изобразил Достоевский в облике Эркеля - одной из эпизодических личностей "Бесов", - честного, чувствительного и приятного в личной жизни человека, но способного на самые большие подлости во имя "высшей идеи".
Еще до сих пор проявленная по личной инициативе, а не спланирования "сверху" деятельность - какой бы полезной она ни была - осуждается, потому что нет большего греха, чем поступок, не запланированный заранее.
Молодое поколение, а, главным образом, студенческая молодежь глубоко и болезненно ощущают всю абсурдность централизованного этатизма и не удовлетворены медленным темпом либерализации.
Для "гомо советикуса" совершенно немыслимо и абсурдно, что кто-то может опубликовать в газетах свое собственное мнение, не соответствующее "официальной программе" в среде, в которой он живет.
Удивляет безличность носителя этой психологической конструкции. "Человек массы" - как говорил большой философ Ортега и Гассет. Все одинаковы. По выражению лица сразу видишь, с кем имеешь дело. Но должен признаться, что среди студентов ни одного такого человека я не встретил. Хотя один итальянец, обучавшийся в Москве, утверждал, что и среди студентов их немало.
"Гомо советикус" отличается от других людей своим отношением к существующей действительности, его очень легко опознать, как только он произнесет несколько слов. О чем бы ни начался разговор: об отсутствии планов Москвы, о полетах в космос, о жилищном строительстве, "гомо советикус" всегда скажет: "Мы не напечатали достаточное количество планов, мы летали в космос, мы построили..."
Обычно люди говорят: "Они не напечатали планов, они отправили в космос, они построили квартиры..."
"Мы" и "они"!
Вне всякого сомнения, приближается новая, третья революция //под второй революцией подразумевается ликвидация сталинизма. Ред.//, которую предвидел еще Маяковский, - революция в духовных сферах. Марксизм, конечно, останется еще долго как наука об обществе, но человеческие души будут охвачены новыми духовными движениями. Угроза со стороны азиатских народов, без сомнения, ускоряет процесс формирования новой идеологии. По нашему мнению, это будет какая-то разновидность активного персонализма... и в этом громадную роль сыграет классическая русская философия - Соловьев, Шестов, Бердяев...
Однако, многое еще тормозит разрушение механизма... "
МОЛОДЕЖЬ НА РОДИНЕ
НОВАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ ПИОНЕРСКОЙ РАБОТЫ?
Несколько лет тому назад в пионерской литературе начала проявляться тенденция в известной мере военизировать работу с ребятами. С одной стороны были напечатаны рассказы о содействии будто бы оказанном пионерами при поимке засылаемых в СССР "шпионов", с другой - под редакцией офицеров армии давались материалы по проведению военных игр на местности и т.п. Сначала первое можно было считать последствием очередной волны советской шпиономании, а второе - казалось связанным с общей попыткой повысить интересность пионерской работы, для чего использовались приемы скаутского типа: походы, палаточные лагеря, жизнь в природе.Однако, в майском номере журнала "Вожатый" /1965 г./, в статье Р.А.Курбатовой, председателя Центрального Совета Всесоюзной пионерской организации, прямо говорится, что "за последние годы у нас появилось много отрядов ЮДСА и ЮДП /юные друзья советской армии и юные друзья пограничников/. Особенно интересно эта работа ведется в наших пограничных территориях".
Так в Белоруссии первые отряды ЮДП появились в школах пограничной зоны в 1957 году, а ЮДСА - в 1961 году. В 1965 году в республике действует более 500 отрядов и застав такого типа, которые объединяют 10 000 ребят, преимущественно мальчишек.
"Для координации деятельности отрядов во многих городах созданы штабы ЮДП и ЮДСА. Каждое лето комитеты комсомола вместе с военными частями открывают военизированные лагеря. Уже два года работает республиканский лагерь для командиров отрядов ЮДП и ЮДСА.
Ребята изучают здесь оружие и противогаз, учатся работать на радиостанции... Подразделения создаются по профилям: танкисты, артиллеристы, связисты, мотострелки, пограничники, и т.д. За время, проведенное в лагере, ребята приобретают определенные познания по организации и деятельности отрядов ЮДП и ЮДСА" - сообщает секретарь ЦК ЛКСМ Белоруссии.
В Приморском крае военизированные отряды - юные друзья пограничников, моряков, летчиков, милиции работают уже более пяти лет. По инициативе краевого комитета комсомола и Управления погранвойск Тихоокеанского пограничного округа детом 1964 года для ребят из отрядов ЮДП был проведен месячный лагерь-школа в Находкинском районе. Приводим выдержки из журнала "Вожатый" № 6 за I965 год об этом начинании:
"Пограничники выделили вожатых и разработали план специальной подготовки ребят в лагере. Они же построили все необходимые подсобные помещения и оборудовали лагерь почти всем необходимым - от коек до посуды. Краевой комитет комсомола взял на себя руководство воспитательной работой в лагере... Весь лагерь был разделен на три заставы, а каждая застава - на три отделения. Во главе заставы - начальник заставы /воин-пограничник/, отделением же командовал пионер".
"Воины-вожатые... раскрывали мальчикам тайны следопытства, учили их ориентироваться на местности, ходить по азимуту, работать с картой. Учили всем тонкостям обращения со служебными собаками. Вожатые брали с собой ребят в наряды по охране границы..."
В этом году предвидено несколько лагерей такого типа.
Из того же номера журнала "Вожатый", а также и из статьи секретаря Тульского обкома ВЛКСМ в № 5 за 1965 год журнала "Молодой Коммунист" можно узнать о другом типе военно-спортивных лагерей существующих на территории Термской, Новосибирской, Иркутской областях Красноярского края, а также в Тульской и Луганской областях. Сюда посылаются "трудные" подростки.
Руководство в лагерях принадлежало военным, которые занимались спортом, обучением основам военного дела и ведали всеми проблемами перевоспитания "хулиганов".
Участники этих лагерей, по-видимому, не столько пионерского, сколько комсомольского возраста, но и роль ВЛКСМ как будто сводится в данном случае лишь к участию в "инициативе" их организации.
Но руководство организацией считает, что этого еще недостаточно, что "в пионерских лагерях почти никогда не бывает оборонных кружков: связистов, радистов, юных разведчиков, авиамоделистов, собаковедов, и т.д. Почти не проводятся соревнования по сигнализации, азбуке Морзе, по метанию гранат, стрельбе из пневматического и мелкокалиберного оружия, по оказанию первой медицинской помощи, движению по азимуту..."
Оказывается, неважно обстоит дело в отрядах со знанием строя, плохо поставлена работа по военно-политическому воспитанию. Несмотря на замечания высших инстанций, некоторые работники лагерей все еще боятся самого слова "военная игра"!
Не с этим ли новым явлением связан также вопрос журнала к читателям о том, не стоит ли изменить слишком простую пионерскую форму и знаки отличия пионеров и их вожатых.
"Задача комитетов комсомола и советов пионерской организации - возродить хорошую традицию..., чтобы каждый старший пионер и комсомолец имел не менее двух оборонных значков". Ведь половина ребят, продолжает автор, - "мальчишки, которые должны с юных лет готовить себя к защите Советского государства, к служению в рядах Советской армии и флота".
Интересно будет проследить дальнейшее развитие этого направления в пионерской работе, для которого можно найти несколько объяснений:
1. Поиски "романтики", которой не хватает для поднятия уровня скучной пионерской работы школьного типа.
2. Попытка армии повлиять на молодежь, с целью бороться, в частности, с хулиганством и с распущенностью - что-то вроде причин возникновения скаутизма в 1907 году в Англии и в 1909 году при участии офицерства в России.
3. Новое партийное задание, толи с целью усилить военную подготовку в учебные годы, компенсирующую сокращение численного состава армии, вызванного нехваткой рабочей силы, толи просто в общем плане борьбы с либерализацией молодежи, для чего вожатый из числа рабочих или военнослужащих более верен, чем из студенческой среды.
Лось.
- Войдите или зарегистрируйтесь, чтобы отправлять комментарии
- 1292 просмотра